Неточные совпадения
А что, говорят, Берг в воскресенье в Юсуповом саду на огромном шаре
полетит, попутчиков за известную плату приглашает,
правда?
В каком-то стаде у Овец,
Чтоб Волки не могли их более тревожить,
Положено число Собак умножить.
Что́ ж? Развелось их столько наконец,
Что Овцы от Волков, то
правда, уцелели,
Но и Собакам надо ж есть;
Сперва с Овечек сняли шерсть,
А там, по жеребью, с них шкурки
полетели,
А там осталося всего Овец пять-шесть,
И тех Собаки съели.
Запущенный под облака,
Бумажный Змей, приметя свысока
В долине мотылька,
«Поверишь ли!» кричит: «чуть-чуть тебя мне видно;
Признайся, что тебе завидно
Смотреть на мой высокий столь полёт». —
«Завидно? Право, нет!
Напрасно о себе ты много так мечтаешь!
Хоть высоко, но ты на привязи летаешь.
Такая жизнь, мой свет,
От счастия весьма далёко;
А я, хоть,
правда, невысоко,
Зато
лечу,
Куда хочу;
Да я же так, как ты, в забаву для другого,
Пустого,
Век целый не трещу».
Навязывались им,
правда, порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части с стоическою неподвижностью, и заботы, покружившись над головами их, мчались мимо, как птицы, которые прилетят к гладкой стене и, не найдя местечка приютиться, потрепещут напрасно крыльями около твердого камня и
летят далее.
— Свежо на дворе, плечи зябнут! — сказала она, пожимая плечами. — Какая драма! нездорова, невесела, осень на дворе, а осенью человек, как все звери, будто уходит в себя. Вон и птицы уже улетают — посмотрите, как журавли
летят! — говорила она, указывая высоко над Волгой на кривую линию черных точек в воздухе. — Когда кругом все делается мрачно, бледно, уныло, — и на душе становится уныло… Не
правда ли?
— Да, это
правда, бабушка, — чистосердечно сказал Райский, — в этом вы правы. Вас связывает с ними не страх, не цепи, не молот авторитета, а нежность голубиного гнезда… Они обожают вас — так… Но ведь все дело в воспитании: зачем наматывать им старые понятия, воспитывать по-птичьи? Дайте им самим извлечь немного соку из жизни… Птицу запрут в клетку, и когда она отвыкнет от воли, после отворяй двери настежь — не
летит вон! Я это и нашей кузине Беловодовой говорил: там одна неволя, здесь другая…
Наконец наступил срок подачи отчета в дворянскую опеку, которая находилась в губернском городе Мохове, за триста верст от Узла. Веревкин
полетел туда и всякими
правдами и неправдами добыл себе копию с поданного Половодовым отчета.
Ко всякому другому, явись такой, приревновал бы тотчас же и, может, вновь бы намочил свои страшные руки кровью, а к этому, к этому «ее первому», не ощущал он теперь,
летя на своей тройке, не только ревнивой ненависти, но даже враждебного чувства —
правда, еще не видал его.
— Гей, гей!.. Скажу тебе, хлопче,
правду: были люди — во времена «Речи Посполитой»… Когда, например, гусарский регимент шел в атаку, то, понимаешь, — как буря: потому что за плечами имели крылья… Кони
летят, а в крыльях ветер, говорю тебе, как ураган в сосновом бору… Иисус, Мария, святой Иосиф…
Правда, чем крупнее дробь, тем шире она разносится и реже
летит и тем труднее попасть в цель, но дело в том, что на далеком расстоянии, то есть шагов на шестьдесят или на семьдесят, не убьешь большого кроншнепа даже дробью 3-го нумера, ибо степной кулик гораздо крепче к ружью, чем болотные и другие кулики.
— Да, все здесь перемешалось, как на Лысой горе, — продолжала барыня, —
правду говорит один мой знакомый; этот новый свет как будто сорвался с петель и
летит в преисподнюю…
— Покорно благодарю!.. То есть: я не способен любить, я человек бездушной… Не
правда ли?.. Но дело не о том. Ты тоскуешь о своей Полине. Кто ж тебе мешает
лететь в ее страстные объятия?.. Уж выпускают ли тебя из Петербурга? Не задолжал ли ты, степенный человек?.. Меня этак однажды продержали недельки две лишних в Москве… Послушай! если тебе надобно тысячи две, три…
— Но скажу более, господа, — прибавил он, обращаясь в последний раз к господам регистраторам, — скажу более — оба вы здесь со мной глаз на глаз. Вот, господа, мои правила: не удастся — креплюсь, удастся — держусь и во всяком случае никого не подкапываю. Не интригант — и этим горжусь. В дипломаты бы я не годился. Говорят еще, господа, что птица сама
летит на охотника.
Правда, и готов согласиться: но кто здесь охотник, кто птица? Это еще вопрос, господа!
— Я не жаловался. Государь изволил спросить меня: чем вы меня
лечите, а я отвечал, что ничем не
лечите, кроме как велите пить bitter Wasser. Я всегда говорю
правду.
Правда, к его медицинской помощи прибегали в цирке очень редко, потому что в этом мире
лечат ушибы, выводят из обморочного состояния и вправляют вывихи своими собственными средствами, передающимися неизменно из поколения в поколение, вероятно, со времен Олимпийских игр.
Ну все-таки надо
правду говорить, маленько и у меня по сердцу скребнуло: не было бы какого худа. Вот, мол, и край Соколиного острова стоим, а приведет ли бог на амурской-то стороне побывать? А амурская-то сторона за проливом край неба горами синеет. Так бы, кажись, птицей снялся да
полетел. Да, вишь, локоть и близок, а укусить — не укусишь!..
Правда, к отчаянию всегда примешивается частица надежды: «авось и на этот раз пронесет еще мимо», зато и ко всякой надежде примешивается горькое сомнение: «надолго ли?» Ибо «рубят лес за Уралом, а в Сибирь
летят щепки».
Скоро Наденька привыкает к этой фразе, как к вину или морфию. Она жить без нее не может.
Правда,
лететь с горы по-прежнему страшно, но теперь уже страх и опасность придают особое очарование словам о любви, словам, которые по-прежнему составляют загадку и томят душу. Подозреваются все те же двое: я и ветер… Кто из двух признается ей в любви, она не знает, но ей, по-видимому, уже все равно; из какого сосуда ни пить — все равно, лишь бы быть пьяным.
Правда, одна ласточка не делает весны. Но неужели оттого, что одна ласточка не делает весны, не
лететь той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться? Если так дожидаться каждой почке и травке, то весны никогда не будет. Также и нам для установления царства божия не надо думать о том, первая ли я или тысячная ласточка, а сейчас же, хотя бы одному, чувствуя приближение царства божия, делать то, что нужно для его осуществления.
А
правду скажу: еще бы минута, — и в самом деле сорвался бы, и уж самому хотелось пустить руки и
полететь под колеса…
— Да, вы
правду сказали, они у отца протоиерея сели, — продолжал Оптимов. — У него теперь вишня поспела, так вот они и
полетели клевать.
— Ну да! — продолжала хозяйка, — а после кто-то проведал, что это даже и затевать не надобно, потому что эти господа будто сами себя здесь секут в каком-то переулке, для того чтобы им удобнее было привлечь внимание… Говорили, что Олимпия будто это и знала… Это бог весть что такое!.. А потом опять оказалось, будто и это неправда, потому что в переулке их хоть и секли, но совсем не для этого, а их так
лечил какой-то их компатриот, вроде массажа… Бог уж их знает, как и разобрать, что
правда и что неправда.
Коромыслов. Вздор, вставайте! Вы не виноваты! Да ну же, дорогая… Так, так, и лицо нечего прятать: со всяким бывает, и делать вам с собой ничего не надо. Вот я вас на креслице посажу и вина вам дам… или нет, не хотите? Ну не надо, —
правда, нелепая привычка: от всего
лечить вином. Ну как, лучше?
— Да! Это
правда! Его нужно было
лечить, куда-нибудь в санаторию отправить в Швейцарию. А ты книжками его отчитывал да разных Хозяев каких-то открывал… Деньги бы всегда нашлись. Ты отлично знаешь, я с удовольствием дала бы тебе, сколько бы ты ни попросил…
А большая птица снова
полетела к земле и людям, желая найти во что бы то ни стало
правду там, на земле.
Полетела одна, без Гали упрямая птица. А Галя осталась с мамой в лазурном царстве.
В коридоре встретили ее насмешки и проклятия нескольких преступников, расхаживавших взад и вперед. На ужасных лицах их можно было читать их злодеяния. „Поищи
правды! — говорил один душегубец. — Нас морят с голоду, а у Паткуля — чем он лучше нас?.. изменник!.. у него беспрестанно пиры да банкеты! То
летят сладкие кусочки и стклянки, то шныряют приятели да девки…”
Казак,
правда, еще больше струсил от этого нового неистовства, но чтобы не упустить жену, которая, очевидно, была ведьма и имела прямое намерение
лететь в трубу, он изловил ее и, сильно обхватив ее руками, бросил на кровать к стенке и тотчас же сам прилег с краю.